Деанон Hornblower 2013 - чукчапереводчик

[shepet]

	Название: Завещание Автор: Anteros Переводчик: shepet для fandom Hornblower 2013 Ссылка на оригинал: Bequest Разрешение на перевод: получено Размер: 1885 слов Персонажи: Горацио Хорнблауэр, (Арчи Кеннеди, Эдвард Пелью) Категория: джен Жанр: драма Рейтинг: G Краткое содержание: Адмирал Хорнблауэр получает известие о кончине сэра Эдварда Пелью, лорда Эксмута. I Чатем, 25 января 1833 Он узнал об этом за своим рабочим столом в Чатеме. Николсон, секретарь, принес известие вместе с финансовой отчётностью верфи и кофейником. Лорд Эксмут умер. Мирно скончался в окружении семьи в своем доме два дня назад. Что-то сжалось в груди Хорнблауэра. Выслушав новость, он кивнул в ответ, отпустил секретаря и занялся счетами. Николсон задержался в дверях: – Сэр? - Он сделал паузу. Хорнблауэр не отрывался от бумаг. – Могу я выразить свои соболезнования, сэр? Мне не доводилось встречать лорда Эксмута, но я знаю, что вы служили с ним. Вы ведь были там, не так ли? – Где? – Хорнблауэр резко поднял голову от стола. – В ту ночь... Droits De L'Homme. Хорнблауэр сердито взглянул на секретаря: – Николсон, вы не могли бы заняться чем-нибудь полезным? – Слушаюсь, сэр, прошу прощения, сэр. Николсон с неловким поклоном удалился, а Хорнблауэр вернулся к счетам. Он напишет письмо с соболезнованиями сегодня же. Остаток дня прошёл в обычной суматохе цифр, отчётов, накладных и деловой переписки. Реформа Грэма в верфях набирала обороты, и хотя он не особо разделял взгляды первого лорда Адмиралтейства на усовершенствование службы, его обязанность как главного командира верфи Чатем состояла в том, чтобы провести реорганизацию в кратчайшие сроки. Хорнблауэр загнал мысль о смерти Эксмута в дальний угол сознания и сосредоточился на делах более насущных. И всё же весь день он чувствовал тупую боль в груди, наподобие старой раны, разнывшейся от зимней стужи. Много, много позже в тот день он наконец взялся за письмо. Он сидел, бездумно уставясь на лист бумаги, не представляя, что писать. За эти годы он написал множество подобных писем вдовам, родителям, сестрам и братьям погибших. Поначалу ему было больно и досадно сознавать, что его неуклюжие строки разрушит чей-то мир так же неотвратимо, как картечь, пуля или лихорадка сразили их близких. Со временем он свыкся с этой обязанностью, научившись машинально писать одни и те же избитые фразы соболезнования и сожаления. Это всего лишь еще одна составляющая бремени командира. Но ни одно из тех заурядных, затёртых выражений сочувствия и скорби не годилось для этого письма. Не в первый раз Хорнблауэр был потрясён бессилием слов перед необратимым величием смерти. Он потребовал еще кофе и продолжал всё так же смотреть на чистый лист перед собой. Он даже не знал толком, кому писать. Правильно было бы направить официальные соболезнования старшему сыну, Понолу, однако Хорнблауэр слышал, что его собственное здоровье уже несколько лет оставляет желать лучшего. Кажется, второй сын лорда Эксмута, Флитвуд, в гораздо большей степени занят семейными делами; возможно, письмо следует адресовать ему? Хорнблауэр давно уже не общался с семьей лорда Эксмута, хотя знал их всех детьми. Когда Пелью командовал Западной эскадрой, «Неутомимый» стоял на якоре в Фалмуте, и двери его дома во Флашинге, через залив, всегда были гостеприимно открыты для офицеров и мичманов его эскадры. Хорнблауэр помнил дом, полный детей и смеха, в котором всё крутилось вокруг потрясающей Сьюзен Пелью, заправлявшей домом и домочадцами не менее твёрдой рукой, чем ее муж командовал своими кораблями. Но это было целую жизнь назад. Дети давно выросли, и Хорнблауэр, крутясь по службе, как белка в колесе, в последние годы встретил Флитвуда только однажды. Внешне Флитвуд Пелью сохранил те же обаяние и дружелюбный нрав, каоторыми в детстве так очаровывал гостей, и Хорнблауэру было трудно увязать образ приятного молодого человека со слухами о жестоком капитане, который довёл своих людей до мятежа. Хорнблауэр продолжал безучастно смотреть на пустую страницу, слова все еще ускользали от него. Не то, чтобы он не испытывал восхищения или привязанности к лорду Эксмуту, или был безразличен к его смерти – нет, отнюдь нет. Хорнблауэр вполне отдавал себе отчет в том, что обязан Эдварду Пелью началом своей карьеры, первыми шагами в продвижении по служебной лестнице. Пелью был великим капитаном и великим человеком, и Хорнблауэру повезло служить с ним. Ничто и никогда не могло отменить его благодарность лорду Эксмуту за всё, чему он научился в те счастливые дни на борту «Неутомимого». И все же… все же… Кингстон стоял между ними, и этого тоже ничто и никогда не могло изменить. Не то чтобы он обвинял Пелью в случившемся. Неподъёмный груз этой вины он нёс на своих собственных плечах. Да, это стараниями Пелью они оказались на борту «Славы», он действительно своротил горы, чтобы обеспечить их должностями, он сделал всё, чтобы сохранить людей и корабль, который он любил. Его нельзя было обвинять в этом, так же как нельзя обвинять в том, что он не осознал опасности, которую Сойер представлял для своих людей – ведь тот погружался в безумие медленно, незаметно даже для самых близких. Разумеется, несправедливо было бы обвинять его в смерти Арчи и в некомпетентности суда. Хорнблауэр верил Пелью, все они верили, без тени сомнения. Они доверяли ему защищать их в соответствии с буквой закона. Даже адмиралы были связаны законами военного и морского права – или Хорнблауэру хотелось в это верить. Он был готов предстать перед судом, уверенный в том, что справедливость восторжествует, а суд будет беспристрастным. Его наивность причиняла ему боль даже сейчас. Он не знал тогда, как безжалостно и споро Адмиралтейство способно встать на защиту чести мундира, вне зависимости от виновности или невиновности. И он не знал о предательстве Хэммонда, подрывавшего Адмиралтейство изнутри. Он, как и Арчи, не знал что все изначально было против них. Сколько раз он задавался вопросом, что было бы, успей он прийти в камеру Арчи вовремя, чтобы предотвратить его последний поход в суд? Как бы всё обернулось, если бы это он стоял на месте для дачи показаний, как и предполагалось, и в точности рассказал суду, что произошло в ночь падения капитана? Как бы Пелью поступил тогда? Чьей справедливости служил бы? Он не знал, до какой степени Пелью был и вправду готов защищать своих. Он не мог знать, что много лет спустя Пелью пренебрежёт приговором адмиралтейского трибунала ради спасения жизни и карьеры юного лейтенанта, преследуемого и осужденного другим «соратником Нельсона». Не мог знать, что Пелью установит памятник молодому капитану, погибшему на службе, не успев ответить на клеветнические обвинения французского капера, бывшего, несмотря на все его красивые воззвания к генерал-губернатору Индии, не более чем обычным пиратом. Хорнблауэр не мог всего этого знать тридцать лет назад на другом конце Земли. Возможно, и сам Пелью не знал тогда, сколь далеко он способен зайти в защите своих людей от произвола морской юстиции. Но все это не имело значения. Хорнблауэр без конца перебирал всевозможные «а если» тех последних часов в Кингстоне – множество раз, в течение многих лет. Эти вопросы терзали его каждый час бодрствования, каждую бессонную ночь. Никто и ничто не могло остановить Арчи в тот день. Он знал, что умирает, и решение пожертвовать жизнью и честным именем было его собственным, и только его. Хорнблауэр верил Пелью, когда тот говорил, что никогда не забудет преданности и жертвы господина Кеннеди. Лорд Эксмут был не из тех людей, которые забывают. Теперь он ушёл. Последняя связь оборвалась. Оставался кое-кто из молодёжи «Неутомимого», но Пелью был последней ниточкой к событиями в Кингстоне, последней ниточкой, связывающей его с Арчи. Уже стемнело, когда Хорнблауэр покинул кабинет и возвратился в свою резиденцию. Письмо осталось неписанным. II Проходили недели. Хорнблауэр читал некрологи и мемориальные статьи в «Таймс», и «Кроникл». Он прочёл отчёты о похоронах, поражаясь их простоте и скромности. Кончина одного из величайших английских адмиралов была мало чем отмечена, помимо закрытых магазинов в одном небольшом порту в Западных графствах. Боль в груди Хорнблауэра усиливалась. Барбара, проницательная, как обычно, начала не на шутку беспокоиться. Письмо оставалось ненаписанным. III Больше месяца спустя в Смоллбридж доставили посылку. Хорнблауэр сразу узнал адрес, хотя почерк был ему незнаком. Открыв её, он обнаружил большой тяжелый пакет, обернутый в парусину, и короткое письмо, подписанное Ф. Бр. Пелью. Флитвуд Пелью, тепло и сердечно обращаясь к адмиралу Хорнблауэру, просил прощения за задержку в отправке пакета, поскольку он был сильно занят делами своего покойного отца. Лишь теперь он имел возможность выполнить нескоторые более личные поручений лорда Эксмута. Его отец в свои последние дни часто вспоминал о Хорнблауэре, выражая надежду, что тот сможет найти в своем сердце прощение для него. Он оставил указания, согласно которым завещал содержимое пакета лорду Хорнблауэру - в память о дружбе, и как напоминание о том, что надежда это якорь для души. Сам лорд Эксмут хранил его как свидетельство того, что надежда есть всегда. Хорнблауэр уже знал, что находится в пакете. Он в свое время держал в руках достаточно судовых ролей, чтобы угадать по одному только размеру и весу. Он развернул парусину и раскрыл потрёпанную обложку. Слова, вписанные красивым изящным почерком Пелью: «Судовая роль корабля Его Величества "Неутомимый", 1796». Выцветшей красной лентой была заложена страница ближе к началу. Руки Хорнблауэра дрожали, когда он перевернул первую страницу. Там, под тремя стандартными строчками «для вдов» располагалась запись о самом Пеллью; Под командованием сэра Эдварда Пелью, баронета, капитана… Хорнблауэр листал страницы, знакомые имена и лица возникали перед глазами. Джон Брейсгедл, 1-й лейтенант; Томас Боулз, штурман; Томас Стайлз, матрос; Мэтью Мэтьюз, матрос; Кристофер Кливленд, мичман… Наконец, он добрался до страницы, заложенной лентой. Одна запись в самом верху страницы выделялась среди прочих, строчки в колонке с именем и должностью теснились и были дописаны. Сердце Хорнблауэра забилось сильнее, когда он прочёл эту запись. Арчибальд Кеннеди, мичман, с 1 октября и.о лейтенанта. На соседней странице против этой записи значилось: Подобран в лодке около Ферроля. 14 апреля 1796. Вернулся в тюрьму согласно слову, данному Хорнблауэром. 16 апреля 1796. С почестями освобождён из Феррольской крепости, вернулся на корабль. 10 сентября 1796 IV Камердинер, вошедший под вечер, чтобы зажечь свечи, застал Хорнблауэра все еще сидящим над судовой ролью, раскрытой перед ним на столе, рука его лежала на странице. Когда камердинер ушел, Хорнблауэр закрыл тетрадь и бережно отложил в сторону, а затем взял перо и начал писать. "Сэр, невозможно выразить словами мою скорбь и сожаление ..." ________ Примечания: Лейтенант и капитан, о которых идёт речь, это бывшие мичманы с "Чатем, 25 января 1833 Он узнал об этом за своим рабочим столом в Чатеме. Николсон, секретарь, принес известие вместе с финансовой отчётностью верфи и кофейником. Лорд Эксмут умер. Мирно скончался в окружении семьи в своем доме два дня назад. Что-то сжалось в груди Хорнблауэра. Выслушав новость, он кивнул в ответ, отпустил секретаря и занялся счетами. Николсон задержался в дверях: – Сэр? - Он сделал паузу. Хорнблауэр не отрывался от бумаг. – Могу я выразить свои соболезнования, сэр? Мне не доводилось встречать лорда Эксмута, но я знаю, что вы служили с ним. Вы ведь были там, не так ли? – Где? – Хорнблауэр резко поднял голову от стола. – В ту ночь... Droits De L'Homme. Хорнблауэр сердито взглянул на секретаря: – Николсон, вы не могли бы заняться чем-нибудь полезным? – Слушаюсь, сэр, прошу прощения, сэр. Николсон с неловким поклоном удалился, а Хорнблауэр вернулся к счетам. Он напишет письмо с соболезнованиями сегодня же. Остаток дня прошёл в обычной суматохе цифр, отчётов, накладных и деловой переписки. Реформа Грэма в верфях набирала обороты, и хотя он не особо разделял взгляды первого лорда Адмиралтейства на усовершенствование службы, его обязанность как главного командира верфи Чатем состояла в том, чтобы провести реорганизацию в кратчайшие сроки. Хорнблауэр загнал мысль о смерти Эксмута в дальний угол сознания и сосредоточился на делах более насущных. И всё же весь день он чувствовал тупую боль в груди, наподобие старой раны, разнывшейся от зимней стужи. Много, много позже в тот день он наконец взялся за письмо. Он сидел, бездумно уставясь на лист бумаги, не представляя, что писать. За эти годы он написал множество подобных писем вдовам, родителям, сестрам и братьям погибших. Поначалу ему было больно и досадно сознавать, что его неуклюжие строки разрушит чей-то мир так же неотвратимо, как картечь, пуля или лихорадка сразили их близких. Со временем он свыкся с этой обязанностью, научившись машинально писать одни и те же избитые фразы соболезнования и сожаления. Это всего лишь еще одна составляющая бремени командира. Но ни одно из тех заурядных, затёртых выражений сочувствия и скорби не годилось для этого письма. Не в первый раз Хорнблауэр был потрясён бессилием слов перед необратимым величием смерти. Он потребовал еще кофе и продолжал всё так же смотреть на чистый лист перед собой. Он даже не знал толком, кому писать. Правильно было бы направить официальные соболезнования старшему сыну, Понолу, однако Хорнблауэр слышал, что его собственное здоровье уже несколько лет оставляет желать лучшего. Кажется, второй сын лорда Эксмута, Флитвуд, в гораздо большей степени занят семейными делами; возможно, письмо следует адресовать ему? Хорнблауэр давно уже не общался с семьей лорда Эксмута, хотя знал их всех детьми. Когда Пелью командовал Западной эскадрой, «Неутомимый» стоял на якоре в Фалмуте, и двери его дома во Флашинге, через залив, всегда были гостеприимно открыты для офицеров и мичманов его эскадры. Хорнблауэр помнил дом, полный детей и смеха, в котором всё крутилось вокруг потрясающей Сьюзен Пелью, заправлявшей домом и домочадцами не менее твёрдой рукой, чем ее муж командовал своими кораблями. Но это было целую жизнь назад. Дети давно выросли, и Хорнблауэр, крутясь по службе, как белка в колесе, в последние годы встретил Флитвуда только однажды. Внешне Флитвуд Пелью сохранил те же обаяние и дружелюбный нрав, каоторыми в детстве так очаровывал гостей, и Хорнблауэру было трудно увязать образ приятного молодого человека со слухами о жестоком капитане, который довёл своих людей до мятежа. Хорнблауэр продолжал безучастно смотреть на пустую страницу, слова все еще ускользали от него. Не то, чтобы он не испытывал восхищения или привязанности к лорду Эксмуту, или был безразличен к его смерти – нет, отнюдь нет. Хорнблауэр вполне отдавал себе отчет в том, что обязан Эдварду Пелью началом своей карьеры, первыми шагами в продвижении по служебной лестнице. Пелью был великим капитаном и великим человеком, и Хорнблауэру повезло служить с ним. Ничто и никогда не могло отменить его благодарность лорду Эксмуту за всё, чему он научился в те счастливые дни на борту «Неутомимого». И все же… все же… Кингстон стоял между ними, и этого тоже ничто и никогда не могло изменить. Не то чтобы он обвинял Пелью в случившемся. Неподъёмный груз этой вины он нёс на своих собственных плечах. Да, это стараниями Пелью они оказались на борту «Славы», он действительно своротил горы, чтобы обеспечить их должностями, он сделал всё, чтобы сохранить людей и корабль, который он любил. Его нельзя было обвинять в этом, так же как нельзя обвинять в том, что он не осознал опасности, которую Сойер представлял для своих людей – ведь тот погружался в безумие медленно, незаметно даже для самых близких. Разумеется, несправедливо было бы обвинять его в смерти Арчи и в некомпетентности суда. Хорнблауэр верил Пелью, все они верили, без тени сомнения. Они доверяли ему защищать их в соответствии с буквой закона. Даже адмиралы были связаны законами военного и морского права – или Хорнблауэру хотелось в это верить. Он был готов предстать перед судом, уверенный в том, что справедливость восторжествует, а суд будет беспристрастным. Его наивность причиняла ему боль даже сейчас. Он не знал тогда, как безжалостно и споро Адмиралтейство способно встать на защиту чести мундира, вне зависимости от виновности или невиновности. И он не знал о предательстве Хэммонда, подрывавшего Адмиралтейство изнутри. Он, как и Арчи, не знал что все изначально было против них. Сколько раз он задавался вопросом, что было бы, успей он прийти в камеру Арчи вовремя, чтобы предотвратить его последний поход в суд? Как бы всё обернулось, если бы это он стоял на месте для дачи показаний, как и предполагалось, и в точности рассказал суду, что произошло в ночь падения капитана? Как бы Пелью поступил тогда? Чьей справедливости служил бы? Он не знал, до какой степени Пелью был и вправду готов защищать своих. Он не мог знать, что много лет спустя Пелью пренебрежёт приговором адмиралтейского трибунала ради спасения жизни и карьеры юного лейтенанта, преследуемого и осужденного другим «соратником Нельсона». Не мог знать, что Пелью установит памятник молодому капитану, погибшему на службе, не успев ответить на клеветнические обвинения французского капера, бывшего, несмотря на все его красивые воззвания к генерал-губернатору Индии, не более чем обычным пиратом. Хорнблауэр не мог всего этого знать тридцать лет назад на другом конце Земли. Возможно, и сам Пелью не знал тогда, сколь далеко он способен зайти в защите своих людей от произвола морской юстиции. Но все это не имело значения. Хорнблауэр без конца перебирал всевозможные «а если» тех последних часов в Кингстоне – множество раз, в течение многих лет. Эти вопросы терзали его каждый час бодрствования, каждую бессонную ночь. Никто и ничто не могло остановить Арчи в тот день. Он знал, что умирает, и решение пожертвовать жизнью и честным именем было его собственным, и только его. Хорнблауэр верил Пелью, когда тот говорил, что никогда не забудет преданности и жертвы господина Кеннеди. Лорд Эксмут был не из тех людей, которые забывают. Теперь он ушёл. Последняя связь оборвалась. Оставался кое-кто из молодёжи «Неутомимого», но Пелью был последней ниточкой к событиями в Кингстоне, последней ниточкой, связывающей его с Арчи. Уже стемнело, когда Хорнблауэр покинул кабинет и возвратился в свою резиденцию. Письмо осталось неписанным. II Проходили недели. Хорнблауэр читал некрологи и мемориальные статьи в «Таймс», и «Кроникл». Он прочёл отчёты о похоронах, поражаясь их простоте и скромности. Кончина одного из величайших английских адмиралов была мало чем отмечена, помимо закрытых магазинов в одном небольшом порту в Западных графствах. Боль в груди Хорнблауэра усиливалась. Барбара, проницательная, как обычно, начала не на шутку беспокоиться. Письмо оставалось ненаписанным. III Больше месяца спустя в Смоллбридж доставили посылку. Хорнблауэр сразу узнал адрес, хотя почерк был ему незнаком. Открыв её, он обнаружил большой тяжелый пакет, обернутый в парусину, и короткое письмо, подписанное Ф. Бр. Пелью. Флитвуд Пелью, тепло и сердечно обращаясь к адмиралу Хорнблауэру, просил прощения за задержку в отправке пакета, поскольку он был сильно занят делами своего покойного отца. Лишь теперь он имел возможность выполнить нескоторые более личные поручений лорда Эксмута. Его отец в свои последние дни часто вспоминал о Хорнблауэре, выражая надежду, что тот сможет найти в своем сердце прощение для него. Он оставил указания, согласно которым завещал содержимое пакета лорду Хорнблауэру - в память о дружбе, и как напоминание о том, что надежда это якорь для души. Сам лорд Эксмут хранил его как свидетельство того, что надежда есть всегда. Хорнблауэр уже знал, что находится в пакете. Он в свое время держал в руках достаточно судовых ролей, чтобы угадать по одному только размеру и весу. Он развернул парусину и раскрыл потрёпанную обложку. Слова, вписанные красивым изящным почерком Пелью: «Судовая роль корабля Его Величества "Неутомимый", 1796». Выцветшей красной лентой была заложена страница ближе к началу. Руки Хорнблауэра дрожали, когда он перевернул первую страницу. Там, под тремя стандартными строчками «для вдов» располагалась запись о самом Пеллью; Под командованием сэра Эдварда Пелью, баронета, капитана… Хорнблауэр листал страницы, знакомые имена и лица возникали перед глазами. Джон Брейсгедл, 1-й лейтенант; Томас Боулз, штурман; Томас Стайлз, матрос; Мэтью Мэтьюз, матрос; Кристофер Кливленд, мичман… Наконец, он добрался до страницы, заложенной лентой. Одна запись в самом верху страницы выделялась среди прочих, строчки в колонке с именем и должностью теснились и были дописаны. Сердце Хорнблауэра забилось сильнее, когда он прочёл эту запись. Арчибальд Кеннеди, мичман, с 1 октября и.о лейтенанта. На соседней странице против этой записи значилось: Подобран в лодке около Ферроля. 14 апреля 1796. Вернулся в тюрьму согласно слову, данному Хорнблауэром. 16 апреля 1796. С почестями освобождён из Феррольской крепости, вернулся на корабль. 10 сентября 1796 IV Камердинер, вошедший под вечер, чтобы зажечь свечи, застал Хорнблауэра все еще сидящим над судовой ролью, раскрытой перед ним на столе, рука его лежала на странице. Когда камердинер ушел, Хорнблауэр закрыл тетрадь и бережно отложил в сторону, а затем взял перо и начал писать. "Сэр, невозможно выразить словами мою скорбь и сожаление ..." ________ Примечания: Лейтенант и капитан, о которых идёт речь, это бывшие мичманы с« Неутомимого» Уильям Кемпторн и Уильям Уорден. Автор продолжает свои изыскания относительно их историй, которые порой оказываются более неожиданными и волнующими, чем всё, что придумали Форестер и сценаристы «Хорнблауэра». Флитвуд Пелью был скандально известным капитаном, команда которого дважды поднимала мятеж, в 1814 и 1854 году. Однако многие личные письма с соболезнованиями, полученные им после смерти лорда Эксмута, написаны тепло и душевно. Магазины в Фалмуте действительно были закрыты на время похорон Пелью.Неутомимого" Уильям Кемпторн и Уильям Уорден. Автор продолжает свои изыскания относительно их историй, которые порой оказываются более неожиданными и волнующими, чем всё, что придумали Форестер и сценаристы «Хорнблауэра». Флитвуд Пелью был скандально известным капитаном, команда которого дважды поднимала мятеж, в 1814 и 1854 году. Однако многие личные письма с соболезнованиями, полученные им после смерти лорда Эксмута, написаны тепло и душевно. Магазины в Фалмуте действительно были закрыты на время похорон Пелью.

@темы: txt, Фандомная битва, Вокруг и около «Хорнблауэра»